Мой двухлетний сын Арам о чем-то оживленно беседовал с русской ровесницей в дворовой песочнице. Увидев это из окна московской квартиры, я удивился, потому что Арам только вчера прилетел из Еревана и не знал русского языка. Спустившись к ним, обнаружил, как, копаясь в песке, сын что-то говорит девочке по-армянски, а та, ничуть не удивляясь, отвечает ему на русском. Наверное, в их несложном занятии взаимодействие не требовало взаимопонимания.

Но вот Арам подрос, пошел в детский сад и стал обращаться к нам на русском языке, быстро вытесняющем его еще неокрепший армянский. Чтобы сохранить родной язык, мы с женой отвечали ему по-армянски. Но ребенку было удобно пользоваться языком, на котором он весь день общался со своими сверстниками. И не понимая причин нашего поведения, он просил нас говорить по-русски. Я отказывался, отвечал на его вопросы по-армянски, и тогда он обращался с тем же вопросом к матери, которая, жалея малыша, переводила ему мои слова.

Проявляя настойчивость, я стал действовать жестче, но заметил, что Арам все реже обращается ко мне и забывает армянскую речь. Мы поняли, что репрессии не выход. Они могли выработать в сыне неприязнь ко мне и, что хуже, - к материнскому языку, который по идее должен восприниматься как награда, а не досадная нагрузка.

Но для понимания этой идеи нужно было дождаться «возраста любви» к отечеству, когда, поднимаясь от инстинкта самосохранения личности к национальному самосознанию, юноша ощущает приоритет народа перед семьей. Помню напутствие отца у поезда «Ереван – Москва», увозившего меня на учебу в 1949 году: «Береги наш язык, иначе, как зачарованный Одиссей, забудешь дорогу домой, и оборвется на тебе тысячелетиями вьющаяся нить». Я тогда понял, но мне было семнадцать лет. А как объяснить идею нации трехлетнему сыну?

И я решил каждый вечер перед сном читать сыну армянские сказки, надеясь втайне, что язык сам «овладеет им». Ребенку понравились чудесные истории, некогда услышанные мною от родителей, и он с радостью ждал урочного часа отбоя, предвкушая встречу со сказкой.
Когда кончились наши сказки и сказки народов мира, переведенные на армянский язык, я выписал из Еревана соответствующую возрасту сына классическую литературу… И не погас тогда армянский огонек на чужбине, окреп и возмужал вместе с сыном. И не помешал, а, может быть, помог ему овладеть русским, а затем и английским языком в МГУ. Помог ему найти достойное место в Армении.
Недавно, когда меня поздравляли с Днем защитника отечества, я подумал, что, несмотря на десятилетия моей военной службы, сегодня мои дети и внуки, живущие в Ереване, больше чем я заслуживают звания защитников Отечества. Потому что вместе с лучшей частью нашего народа они одним своим пребыванием в блокадной республике защищают ее молодую свободу. Может быть, еще и потому, что не только я, но и многие другие отцы в диаспоре вживляли в просыпающиеся души своих детей «этот царственный язык» (Н. Марр), этот сказочный язык армян.